Девушка с невообразимой тоской сидела на доске, покрытой тонким слоем поролона и прикрытым изношенной грязно-зеленой тряпкой, которая пропахла отвратительным запахом дешевого курева. Данное сооружение должно было заменять кровать, но, при всём сожалении, оно даже не было похоже на постель.
"От одной мысли, что мне придется сидеть здесь, становится тошно. Это так обидно, когда тебя непонятно из-за чего, прости Господи, какие-то уроды тащат в камеру", - вздохнула Юмико, медленно и с небольшим отвращением разглядывая место своего заточения, где уже  провела несколько долгих и томительных дней.
Юмико брезгливо села на самый край прикрепленного цепями к стене тяжелого подобия кровати. Девушка сквозь большие круглые очки "ощупывала" каждый уголок крохотного и грязного квадратного помещения, по размерам меньше, чем каморка консьержки в подъезде самого занюханного домишки.
"Грязно, сыро. Какое они имеют право помещать нас в такие грязные "апартаменты"?!" - пронеслась мысль в темноволосой голове Юмико. Безнадежно оглядев черные от грязи, покрывшиеся многолетним мхом серые стены, девушка вздохнула и посмотрела в маленькое окошко, в которое с трудом смогла бы пролезть мышь или даже какая-нибудь таракашка. Из прорези вырывался маленький, светлый луч, падающий на черный с побитым камнем пол, как белый свет надежды в полной темноте отчаяния. Сидя во мраке, поглощающем полностью всю камеру, Тагаки ещё немного приуныла, тоска её ни на минуту не покидала с того  самого дня, когда её привели и бросили в эту богопротивную камеру.
"Какого черта мы должны здесь сидеть?!"- раздался в голове девушки яростный вопль Юмиэ, очевидно, совершенно не желавшей сидеть здесь и сейчас в тюрьме. "Искариоты никогда не будут сидеть среди крыс! Никогда!" Юмико только слабо усмехнулась. "Жаль тебя огорчать, Юмиэ, но мы уже сидим среди крыс. Но... что же мы можем сделать? Что?" - ответила Юмико, глаза коей немного затянулись огорчением. "Мы можем только ждать... Обидно это, Юмие! Очень! Я готова разреветься! Но я специально не буду плакать! Им назло! Прости, конечно, Господи, за такие слова...". Юмиэ грязно выругалась, не выбирая выражений, за что сразу же и получила выговор от Юмико. "Да что нам делать? Ты ещё спрашиваешь, что нам делать, Юмико?! Убить этих еретиков к чертовой матери! Не оставить от них и следа! Они сами этого заслужили! Сами!" - закипела берсерк.
Тагаки встала, продолжая обсуждение с Юмиэ  действий. Походив немного по камере, Юмико остановилась. "Юмиэ, а может... Нет, нет, нет, как мне вообще такое в голову пришло?! Это всё твоё влияние на меня и на Хайнкель! Я её отучаю курить, а ты её чуть ли не хвалишь!" - завела свою волынку Юмико. Она, конечно, не специально это сказала, а чтобы отвлечь Юмиэ, которая обязательно бы настояла на том, чтобы Юмико рассказала ей пришедшую в голову монашке идею. "Что?! Ты меня даже сейчас будешь в чём-то обвинять, да?! Да что же это такое-то! Ты как заноза в одном месте! Я, конечно, уважаю Господа Бога, но твои восклицания "прости Господи" через слова тоже порой надоедают! Понятно?!" - вскипела Юмиэ, которой уже, откровенно говоря, стала надоедать Юмико с вечными её законами. "Ладно, Юмиэ, не кипятись. Прости, пожалуйста."
Сделав шаг вперед, Тагаки подскользнулась и упала на твёрдый пол.
- Тьфу... больно... Ну, ладно... Скоро нас выпустят...
Юмико, встав, подошла к решётке и покричала своим детским голоском:
- А можно воды? Пожалуйста!
- Сиди! Скоро тебе на суд! Тогда, может, и выпустят, а там воды и сама попьёшь, шалава! - прокряхтел тюремщик.
Юмико снова присела на край "кровати" и, прикрыв глаза, о чём-то задумалась, ожидая своего минутного вызволения из камеры. Ведь она знала, что её приговорят... Приговорят пожизненно...